Чем больше сокращалось расстояние до деревни, тем мрачнее становилась Сугиура. Вся "романтика", если этот термин вообще применим, её лесного приключения развеялась, и перед счастливой наследницей семейных традиций в полный рост вставали куда более насущные вопросы. Например, чем кормить Чи-Ру и остальных пятерых, если за задание, на которое они убили три дня, им совершенно точно ничего не заплатят? Кажется, где-то под матрасом была самая последняя заначка денег, но и той хватило бы на еду для выдр, но не для самой Мидори. И, конечно же, в битве желудка Мидори и долга перед выводком всегда побеждало последнее. Это нормально - она ведь наследница. Наследница погорелого клана, целой стаи зверей... Одного не было в её наследстве совершенно точно: денег.
Можно было сделать то, от чего Каваусо открещивалась уже несколько лет - отправить выдр на самостоятельную охоту в пределах территорий деревни. Но почему-то Сугиуре всегда казалось, что именно в этот момент какой-то очень умный шиноби решит, что Мизукаге не помешает меховая накидка, и идея перевести выдр на подножный корм тут же исчезала. На заданиях, впрочем, выдры отъедались на месяцы вперед, опустошая водоемы от рыбы, возможно, стоило взять еще больше заданий, но тогда их точно угробят на одном из них...
...Одно Сугиура понимала точно - ей стоит взять отдых. Долгая дорога совершенно измотала её, и шиноби даже думать не смела о бодрых пробежках по деревьям. Чи-Ру плелся рядом, разве что не высунув язык - роскошный мех, предназначенный для зимы и купаний в ледяной воде, превратил его дорогу в пытку, и Чи-Ру залезал в любую лужу, стоило ей показаться на пути. Поэтому вскоре его мех слипся грязными сосульками и начал мерзко вонять тиной, а, может, еще чем похуже, а душные облака тумана стали совершенно невыносимы. Мидори, пока они шли по лесу, и вовсе не заботилась о приличиях, стянув с себя коротенькую кофту и демонстрируя всем, что одежду из сетки называть одеждой - преступление. Но, стоило им оказаться в границах прилегающих к деревне территорий, как кофта вернулась на плечи, а Мидори снова стала страдать от духоты и влажного воздуха.
Чи-Ру откровенно подметал хвостом дорогу, собирая на него всю грязь и шагая чуть впереди. Деревня уже показалась сквозь туман, но легче от этого не стало. Наоборот - сразу к Мизукаге, потом отчет, потом долгое объяснение, почему по нашим лесам шиноби Песка гуляют. Сугиура, подумав об этом, начала спотыкаться и сопровождать каждый шаг невнятным ворчанием.
Зверь поднял голову и засвистел, учуяв что-то, Мидори, радуясь этому, остановилась - пусть даже там будет злобный хранитель хвостатого или еще что-нибудь, но можно постоять и отдохнуть! Вместо хвостатого, вражеских шиноби или Мизукаге на дорогу вылетели пять клубков меха и накинулись на Чи-Ру, таская его за уши, за хвост - Чи-Ру пищал, сопел и был абсолютно счастлив. Пять клубков и были её выводком, пошедшим, несмотря на все запреты, их встречать. Мизу, Рай, Цучи, Казе, Хо - всех Сугиура пересчитала и успокоилась. Кажется, вся эта пищащая и жизнерадостная куча была в порядке, их мех все так же блестел, а, судя по полузадушенному хрипу Чи-Ру, энергия била через край.
Все шестеро были из одного помёта, это Мидори знала, но Чи-Ру родился первым, и его отдали наследнице. Остальных пятерых, не таких сильных и способных, оставили. Мидори узнала об этом и попросила переселить и их к себе. Зверь её матери, закурив трубку, сдержано кивнул, и вся родня Чи-Ру оказалась под личным контролем Каваусо.
Жаль, право слово, что её они так потащить не могут - братья и сёстры уже схватили Чи-Ру и поволокли в сторону деревни. Мидори, вздохнув, последовала за разношёрстной стаей, устало передвигая ноги. И это они еще не знают, что еды у них нет и не предвидится, если только хозяйке не придётся голодать. Шиноби, как и любого зверя, ноги кормят.
Мальчик с кровавыми волосами почти стёрся из памяти Каваусо, уступая место куда более житейским делам. Например, вопросу, успеет ли она помыться, прежде чем Мизукаге донесут, что её головная боль пришла в деревню? Да. Помыться сейчас было жизненно необходимо...
И вымыть Чи-Ру, если бодрая стая не сожрёт его прежде. Выдр вонял, перекупавшись разве что не в отстойниках деревни Тумана, и Мидори надеялась, что она пахнет хотя бы относительно лучше. Она-то купалась где-то на середине дороги, в местном ручье, крича и пища от холодной воды.
И всё же сейчас её волосы скатались в сосульки, верёвки, сдерживающие их, засалились, а обувь была покрыта коркой грязи.
Душ, вот что было им первостепенно необходимо.
К чёрту Мизукаге и её замечательные речи - Мидори даже сворачивать в сторону резиденции Теруми не стала. Сразу домой. В ту квартирку, которую волей деревни выделили Сугиуре. Не клановое поместье, нет... Да и какой клан у безвестной девки?
Обувь Мидори сбросила как попало, выдры сразу метнулись в сторону душа - пускай. Терпеть рядом вонючего до жути Чи-Ру страшнее, чем вымыться на полчаса позже. Господи, как же она всё же устала - и теперь, в доме, это ощущалось особенно сильно.
Не будь она такой усталой, заметила бы чужое присутствие сразу.
А так - только через минуту бесцельного сидения на стуле в кухне до Каваусо дошло, что среди затхлости пустого помещения есть еще один запах. Не её. И уж тем более не звериный дух выдр.
"Не боишься наемных убийц за спиной" - вопрошал её красноволосый мальчик, и, похоже, он не ошибся.

Здесь, в старой квартирке, где Мидори даже не пыталась создать видимость жизни, сидя на расшатанном стуле и жадно ловя звуки из собственной спальни - вот как ей придётся умереть? Смешно выходит, а на ум приходит только тягучее "чо-о-о-орт", да рука как-то сама собой скользнула за ножом. Чтоб Мизукаге паралич расшиб. И это всё, что Сугиура может ей пожелать. Себе она желает, чтобы выдрам хватило ума, узнав о её смерти, бежать как можно дальше, чтобы в момент её убийства эти меховые шары не вылезли из санузла, не выдали себя. Чтобы они просто выжили. И всё, кажется.

Шаги сменили направление, и Сугиура молча сжала рукоятку клинка. И всё. Да разве она могла что-то противопоставить решению Мизукаге, будь она хоть в три раза сильнее и умнее? Не такие ломались этой зрелой женщиной, умело гладящей своих по самым чувствительным местам в душе и по этим же местам наотмашь бьющей, если свои не угодили. И, пожалуйста, вошедшей была женщина, с теми же красными волосами. Мизукаге умела удивить.

Если быть честной, Мидори не помнила лица своих родителей. Когда её вернули в деревню, она успела захватить из дома с лимонным деревом под окном только одну фотографию, да и та исчезла ровно через два дня после того, как белобрысая наставница о ней узнала. Мидори, к тому времени уже омертвевшая по части чувств, не расстроилась, а скорее удивилась, что понадобилось два дня, чтобы оборвать последнюю связь. Она к тому времени уже научилась относиться ко всему с показным равнодушием, чтоб только белобрысая не поняла её слабости и не стала на неё давить. Она даже понимающе кивала, когда ей объясняли, что дом родителей нельзя отдавать безвестной Сугиуре, а дом с лимонным деревом просто обязательно нужно было сжечь. Так и с фотографией - пожала плечами и понадеялась на собственную память. Ведь родители, вот они, всегда в голове.

К сожалению, память имеет свойство угасать, а ещё и меняться без разрешения хозяина, и за десять лет образы со старой фотографии и немного из жизни погасли. Единственное, что Мидори помнила, так это что у матери на голове был настоящий кровавый пожар, а у отца - каштановые волосы. Черты лица, а потом и фигуры полностью стёрлись. И сейчас, смотря на женщину, почему-то не торопившуюся её убивать, Сугиура могла только отметить, что у Мизукаге было своеобразное чувство юмора - подослать к ней убийцу, похожую на её мать. Нет, действительно, в уме главе деревни не откажешь, и в нестандартном мышлении тоже. Но всё-таки, чтоб её паралич расшиб.

В повисшей тишине громом прозвучал скрип раскрывшейся двери, и в этот момент сердце Мидори болезненно оборвалось. Чи-Ру, мокрый, и пахнущий уже не тиной, а её любимым шампунем, вышел из ванной, принюхался... и Каваусо второй раз за последнюю неделю увидела, как может испугаться её отважный зверь.
Шерсть у него моментально встала дыбом, а глаза-бусины будто увеличились. Он жадно принюхивался, не пытаясь броситься - хотя из них двоих у него была более выгодная позиция для атаки. Мидори, омертвевшая от страха за единственного друга, все же успела отметить, что враждебности в звере не было. Он будто узрел привидение, а, точнее, унюхал, потому что Чи-Ру до сих пор шумно вдыхал.

- Поверить не могу. - хриплым басом сказал зверь. - Это невозможно.

Мидори снова перевела взгляд на женщину, не пытавшуюся её убивать, потом в голове завертелись мысли про запах, про то, что его невозможно подделать, про странное поведение Чи-Ру, потом про мать, потом снова про запах, потом снова про зверей. Губы её медленно белели, пока мысли лихорадочно крутились в голове.

Клинок выпал из её рук, коротко звякнув при ударе об пол.

Странно, что люди привыкли считать, шиноби хорошим инструментом, пригодным только к исполнению своей задачи. Любой ценой, жизни ли, любви ли, семьи ли. Будто и нет никакого человека, нет в этом теле ни двухсот костей, ни шести литров крови, ни тысячи ниток нервов. Сердца так вообще отродясь не было. Странные, забавные создания - люди-оружие, люди-нелюди. Созданные для исполнения любых вещей, для которых обычные люди слишком чистые и правильные. Живущие по режиму и программе.
Видимо, бывает сбой и в их программе жизни. По всем правилам Мидори должна была подумать о том, не иллюзия ли это, не хитроумная ли пытка деревни, призванная окончательно свести её с ума. Пожалуй, окажись это так, история Сугиуры закончилась бы моментально. Вот так, сразу. У неё бы просто остановилось сердце. Не переживают такого удара. Ни люди, ни выдры, ни шиноби. Потому что невозможно было бы принять то, что вот это всё - стук материнского сердца, её руки, её потускневшие со временем, но все еще поцелованные огнём волосы - неправда. Потому что именно этого Сугиура отчаянно ждала, возможно, все прошедшие десять лет. Этого чёткого, леденящего душу, безумно быстрого стука чужого сердца, и того, как мать сама еще не знает, как выразить всю тоску по ней. Мидори не знала тоже.
Её покалечила деревня, отучила любить, оторвала от сердца все родственные чувства, и сейчас Сугиура, Каваусо - неважно - взахлеб рыдала, но беззвучно, просто задыхаясь. Сказать ничего не могла, подумать ничего не могла - да разве и надо было?
"Я скучала" - было неправдой. Скучают изнеженные барышни у окошка. Мидори занесла родителей в свое сердце и больше не могла сделать ничего. Людям-нелюдям большего и не дозволено.
"Я знала, что ты жива" - было ложью от самого начала и до самого конца. Не знала она ничего. Верила, что тот труп и был её матерью.
"Я рада видеть" - тоже не то. Рады видеть после войны, а не когда давно потерянный человек возвращается из небытия. Скажи ей кто, что Акане воскресла из мертвых, как феникс - и Мидори бы поверила.
Она снова подавилась всхлипом, вцепилась в чужой, нет, не чужой, мамин жилет и затряслась. Только потом в этой тряске из груди Мидори вырвалось одно единственное слово:
- Ма-ма.
Только тогда она впервые подумала о возможной нереальности происходящего. О том, что, возможно, это все иллюзия - и Сугиура испуганно отстранилась, принюхалась, зачем-то потянулась к волосам матери, и всё это - с расширенными от страха глазами. Она молча трогала то жилет, то пряди волос, то дотрагивалась до мокрой от слёз щеки матери, чувствуя, как в сердце что-то щемит, и все больше отказывалась верить, что может быть настолько правдивая иллюзия.
Это была правда.
Но как? Как?!

Вместе с слезами её покидала и усталость, и тревога, и вообще все, что могло помешать. Где-то в квартире (для Мидори - будто на расстоянии многих километров) тихо скрипнула дверь ванной. Чи-Ру уже давно уселся на полу, даже не пытаясь вмешаться, а теперь выходили остальные. Первой, по праву "почти старшей" вышла Мизу, за ней Хо, Рай, Цучи, Казе... Господи, да разве имело хоть какое-то значение, зачем эти звери здесь? Она и встретилась-то с ними потому, что в жизни разыгралась страшная трагедия, имевшая через десять лет такую развязку. Она их любила, но не настолько, чтобы обратить сейчас внимание. Чтоб оторваться хоть на минуту взглядом от лица, которое не видела столько лет и не надеялась увидеть.

- Я... я знаю. - прошептала Мидори, заглядывая в глаза матери. - Точнее, не знаю. Понимаю, что так. Она... это всё она.

Назвать Мизукаге по имени хоть на секунду Каваусо не решилась, будто это могло навлечь на неё новые беды. А может и могло, одному чёрту известно, есть ли тут способы отследить неугодных. И, кажется, на этом разговор с её стороны закончился, потому что дальше Мидори могла только кивать и понимающе смотреть. Да, им немедленно нужно уходить. Да, прямо сейчас. Да, как можно дальше от деревни, чтобы уже никогда сюда не вернуться.

Их будут искать? Смешно! Сколько нукенинов ушло прочь из своих деревень, и пусть хоть один из них был бы пойман. Все эти слова про "предавших деревню" - лишь красивый фарс. Двух слабых шиноби - а Мидори не врала даже самой себе, что является хоть сколько-нибудь значимой - искать будут с усердием еще меньшим, чем того же Забузу, а ведь он пытался совершить переворот.

- Чи-Ру.

Она так и не решилась на него взглянуть.

- Иди туда. Скажи ему всё, что ты видел... - в горле встал комок, потому что Мидори до сих пор боялась говорить прямо. Мысли о возможной слежке не оставляли её. Пусть деревня узнает, что они бегут, но где находится убежище последних выдр семьи Каваусо, её наследство и долг, единственный, что она чтит всю жизнь, деревня знать не должна. - Пусть забирает всех, кто может идти, пусть срочно уходит и никогда больше не возвращается на это место. Молчи. - она чувствовала, что Чи-Ру хочет ей возразить. - Семьи Каваусо больше не существует. На этом наш с ними договор навсегда окончен.

- Мидори...

- Молчи, я тебе сказала. - прошипела Сугиура, сдерживая очередные рыдания. - Немедленно уходите прочь с того места. Это важно, понимаешь ты или нет?!

Чи-Ру молчал, гнетущая тишина повисла между всеми присутствующими. Мидори почему-то разозлилась - им пора было уходить, пора было спешно собирать вещи, а они разводили глупые сентименты. Всё же, ей самой было нелегко вот так просто отказаться от тех, кто поддерживал её все эти долгие годы. Но было в этом отказе нечто большее, тот самый достойный поступок наследницы, и Сугиура надеялась, что он это поймёт. Ей, сейчас собирающейся предать деревню раз и навсегда, нужно было прикрыть последних друзей, что у неё остались, а, точнее, единственных друзей. Чи-Ру и пять его братьев и сестёр должны были быть в безопасности. Как, впрочем, и все остальные, прячущиеся сейчас в надёжном логове. В стране Воды много рек, много морей, и животные найдут, где спрятаться, важно лишь, чтоб они больше никогда не вздумали одевать на себя лиловые накидки с белым полумесяцем. За её крамолу не должны страдать другие.

- Хорошо. - сухо ответил зверь. - Но если ты пожелаешь, ты всегда можешь вызвать меня. По крайней мере, если нас с тобой связывает нечто большее, чем простой контракт. И их тоже.

Пятеро остальных смотрели на неё со странной смесью разочарования и уважения одновременно.
- Хорошо. Хорошо, Чи-Ру. Когда все это уладится, я позову тех, кто рискнул быть мне верным. А теперь уходите и предупредите остальных.

Зверь кивнул и растворился в облаке пара ли, дыма ли, со звучным хлопком. Ещё пять хлопков следом известили о том, что все звери ушли.

Следующим шагом было то, что Мидори мягко высвободилась из чужих рук и пошла в спальню. Вытащила из-под кровати походный рюкзак, выкинула из шкафа на кровать нехитрые вещи - чистое бельё, сменную обувь и пару запасных комплектов всё того же лилового цвета. Жалко - другого не завела, а зря. Пока живёшь в деревне и думаешь, как бы её больше задеть, эти вещи пригодны, но в бегах... А, плевать. В конце концов, они смогут раздобыть что-то получше.

Отработанными, привычными движениями - похоже, одно из качеств, приобретенных в Академии - Мидори складывала всё в рюкзак, и давилась слезами, пытаясь не сложить печати техники призыва. Чи-Ру поймёт, но...

Поймёт ли она сама себя? Простит за это малодушие?

Конечно же нет.